Историю моей семьи я знаю по рассказам моих бабушек. Родители мои были очень заняты: мама была терапевтом, главврачом заводской и поселковой больницы и амбулатории: в первой половине дня вела приём в амбулатории, а во второй занималась лечением пациентов в стационаре. И ещё были вызовы на дом.
Часто её вызывали и по ночам (жили мы в сельской местности), приходилось ей ночью и роды принимать.
Отец, Лазарев Пётр Алексеевич, был преподавателем, директором Котовской (село Котово) школы-семилетки, потом, после нашего переезда в г. Долгопрудный,директором школы вечерней молодёжи, заочного машиностроительного техникума (где, кстати, и я преподавала немецкий и английский языки), преподавал вСТАНКИНе, вёл большую общественную работу, будучи секретарём парторганизации.
Поэтому для разговоров с нами (у меня ещё есть младший брат) и всевозможных рассказов находилось время только у наших бабушек.
В истории нашей семьи, как, впрочем, и в истории любой другой семьи, отражается история нашей многострадальной Родины.
Моя мама, Жокина Анастасия Сергеевна, родилась в беднейшей крестьянской семье в деревне Пупки Рязанской губернии. Её мать умерла, когда маме было 9 месяцев. Её взяла на воспитание и удочерила её тётя, моя любимая бабушка Катя.
Бабушка Катя, урождённая Федюкина Екатерина Авксентьевна, в молодости служила в купеческой семье, где многому научилась, культуре общения, культуре быта, кулинарии, и культуре в общем смысле этого слова, хотя была она, как и все крестьяне, безграмотной и глубоко верующей, строжайше соблюдавшей все посты.
…Окончила ликбез, это было её единственное образование, но сколько я себя помню, была всегда с книгами, прочитала всю русскую классику. Помню мои беседы с ней и споры о романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
Удивительным она была человеком, а как готовила! Позднее с ней я могла сравнить только свою свекровь.
Бабушка не пропускала ни одной радиопередачи «Театр у микрофона». Когда моя мама привозила меня к ней в Москву, мы слушали по вечерам эту передачу с бабушкой вместе, молча… это было святое.
Но… вернёмся к истокам.
Когда бабушка с дедушкой, Жокиным Сергеем Ивановичем, поженились, он ей сказал: «Выбирай, или Бог, или я». Когда мне бабушка об этом рассказывала, я не задумывалась особенно над этим. И только сейчас я могу себе представить, чего стоил бабушке этот выбор. Я помню её, как отчаянную атеистку, неустанно убеждавшую в этом других людей, и её аргументы звучали действительно довольно убедительно, хотя я лично тогда мало придавала этому значения. Я просто очень любила мою бабушку Катю, так же, как и мой братишка Сережа.
…Мой дедушка в годы становления нашей страны был на высоком посту. Он заведовал продовольствием всего Уральского края.
Он был кристально чистым человеком. Если в стране был голод, жил впроголодь и он с бабушкой. Наверно, действительно, им было голодно, если бабушка рассказывала, что просила его принести хоть маленький кусочек сливочного масла, но об этом не могло быть и речи.
В годы сталинских репрессий моего деда искали органы, но уральские рабочие спрятали его в рудниках, и он был спасён. С тех пор ещё долго хранила бабушка коллекцию уральских минералов, подаренную деду…
У деда даже не было своей квартиры. Когда семья переехала в Москву, дедушка получил комнату в коммуналке на Бутырской улице. (Когда я проезжаю мимо, я всегда смотрю на этот дом сталинской постройки, на этот подъезд, и вспоминаю эту квартиру, своё детство и бабушку). Дедушка так и умер в этой комнате, так и не пожив в отдельной квартире.
…Была у моего дедушки маленькая дачка, фанерный зелёный «сарайчик» (летний домик, который я хорошо помню) и участок сотки на 4, который дед делил с ещё одной семьёй, и стоял на этом же участке ещё один домик, тоже скромный и маленький, но получше, чем у дедушки. На этом маленьком клочке земли бабушка выращивала клубнику для любимой внучки и кормила меня ей, каждый раз приготавливая и подавая её по-разному…
Дедушка умер от тяжелой болезни, оставив такое завещание: он завещал продать дачу и купить внучке пианино…
Только много, много лет спустя, я поняла, как я благодарна деду, которого я очень хорошо помню, хотя мне было всего 4 года, когда он скончался, и как много для меня и братишки (который родился в год кончины дедушки) делали всю жизнь мои родители…
Бабушка позже переехала в другую квартиру, тоже в коммунальную, в маленькую комнатку в этом же доме на Бутырской.
Я и мой брат очень любили гостить у бабушки в Москве. Но никогда мама не привозила нас к бабушке вместе, берегла бабушку, потому что между нами случались и драки (дети есть дети).
Моя мама получила блестящее воспитание и образование.
Дедушка просил маму не менять фамилию.
Мама была урождённая Федюкина, дед удочерил её, и она получила его фамилию, Жокина, с которой она и прожила всю свою жизнь…
Родители мои – родом из Рязанской губернии, из разных деревень: мама – из деревни Пупки, а отец – из села Маклаково Скопинского района.
Мои две бабушки – папина бабушка, Любовь Васильевна Лазарева (урождённая Шарапова), бабушка Люба, и мамина мама, Жокина Екатерина Авксентьевна(урожденная Федюкина), - были представителями разных слоёв крестьянства: первая – середняков, вторая – беднейших крестьян. Обе бабушки так и остались на всю жизнь непримиримыми. Когда вся наша семья собиралась за праздничным столом, между ними обязательно (почти всегда) возникали споры. Они спорили даже об одежде (в этих двух деревнях одевались по-разному и носили разные головные уборы). Мамина одежда – панёва (юбка), расшитая блузка и головной убор (который бабушка Люба пренебрежительно называла «рогами») хранится у меня и по сей день.
…В годы коллективизации семья бабушки Любы подлежала раскулачиванию и ссылке в Сибирь. Спасло семью то, что мой отец был тогда единственным грамотным в селе и в свои 17 лет уже преподавал, ликвидировал безграмотность.
Но обо всём по порядку.
Бабушка Люба, мама моего отца, была всю жизнь безграмотной, но какой это был кладезь мудрости, как она была остра на язык, какая у неё была речь, перемежавшаяся диалектом! Её рассказы можно было слушать бесконечно. Мы с братом записывали их на магнитофон, а потом включали и хохотали до упаду!
…Вот такие у меня были бабушки.
Моя мама, Анастасия Сергеевна Жокина
Семья жила в разных городах: дедушку переводили с места на место.
Соответственно мама училась в разных городах, разных школах, в Перми, в Березняках. А заканчивала среднюю школу в Москве, получив аттестат зрелости с отличием (медалей тогда не было).
Мама умела многое: прекрасно танцевала, рисовала, играла на фортепиано, плавала, прыгала в воду с вышки (17 метров!). А как она читала наизусть «Сон Татьяны из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»! Все замирали… (Но это было потом, на вечеринках в больнице, когда собирался весь медперсонал, с мужьями и жёнами, отмечать праздники, часто мама читала «Сон Татьяны» и дома.)
Мечтала стать балериной. Но, прослушав выступление доктора, который пришёл к выпускникам, мама начала колебаться, рассказала об этом моей бабушке, на что бабушка ответила: «Танцевать ты будешь до 35 лет, а «трубочку» будешь держать в руках – до старости». В жизни так и произошло.
Итак, мама поступила в 1-й медицинский институт им. Сеченова. Училась у знаменитых профессоров и академиков, которые лечили Сталина. Окончила институт с отличием. И всю жизнь свято чтила клятву Гиппократа. Об этом – позднее.
Мама закончила институт и ординатуру в 1942 году и сразу была направлена на борьбу с эпидемией сыпного тифа в Великие Луки.
Во время войны познакомилась с папой, который был ранен.
В первый послевоенный год родилась я, и семья переехала из Рязани в Подмосковье (папу перевели на должность директора школы-семилетки в деревне Котово, что на берегу Клязьменского водохранилища).
Поселили нас в бывшей деревянной школе с печным отоплением. В этом доме расселили 10 семей учителей, каждая семья получила по классу. Из этих классов построили сами квартиры на свой вкус. В каждом классе была большая печь. Остальные удобства создавали сами. Водопровода не было, за водой ходили далеко, на колонку.
У нас был один маленький огородик, один садик и красивый палисадник на горке под окнами. Отец завёл хозяйство: были куры, кролики, свинья, коза Милка. Всем этим занимался исключительно он, мы помогали: рвали траву для кур и кроликов, всей семьёй собирали урожай чёрной смородины.
Вставал папа очень рано, шёл на огород, в сад и к живности. Потом быстро завтракал (часто готовил завтрак сам и для мамы, потому что часто её вызывали к больным по ночам), а потом бежал в школу.
Мама была главврачом больницы Гранитного завода в посёлке Гранитный (там же был детский сад и школа-десятилетка, в которой мы с братом учились)…
Никогда в жизни мама не нарушила клятву Гиппократа, хотя порой это стоило ей очень дорого.
Мама была терапевтом. Никогда, ни одному пациенту она не выдала больничный лист на 3 дня, как это требовал тогда закон, минимум на 7 дней, а с ангиной – на 10. В Облздраве об этом узнали, вызывали её туда очень часто. Мама была беспартийной, может быть, это тогда ей как-то помогло, главврачом она оставалась, несмотря ни на что, до конца своего трудового пути.
У мамы был очень мягкий, неконфликтный характер, но были и свои убеждения и принципы и, прежде всего, клятва Гиппократа, которые для неё были святы, что бы ни происходило на её пути. Это стоило ей тяжёлого инфаркта и нервного расстройства. Никогда я не забуду те страшные полгода, которые она тогда провела в постели. Но, и оправившись от болезни и вновь заступив на свой пост, она продолжала следовать своим правилам, больше того, - выписывая своих безнадёжных, с точки зрения традиционной медицины, пациентов, она продолжала их лечить на дому, тайно, применяя другие средства (она ведь училась у таких «светил» (как, например, академик Виноградов), которые лечили Сталина), и нередко спасала их. (Об этом я впервые услышала от её бывших пациентов, которые пришли проводить маму в последний путь.).
А сколько утонувших спасла моя мама на моих глазах!
У нас, на Клязьменском водохранилище, там, где был красивейший парк с «Белым домом» (бывшей усадьбой) на крутом берегу и огромным деревом грецкого ореха напротив него, было опасное место для купания, с водоворотами. Мы, местные жители, знали это и никогда там не купались. Москвичам, естественно, нравился этот живописный берег и парк. Многие попадали в водовороты и не могли оттуда выплыть. Все выходные летом мама проводила на этом берегу, Работы ей хватало, как правило, на целый день. Я смотрела на всё это во все глаза, на то, как моя мама реанимировала (без каких-либо медицинских средств, только искусственным дыханием и прямым массажом сердца) утопленников. Наверно, тогда, ещё не осознанно, и зародилась моя мечта стать доктором.
После окончания семилетки очень многие одноклассники пошли в техникумы, а я хотела поступить в медучилище. Но мама тогда сказала мне: «Сначала окончи среднюю школу, тогда иди, куда хочешь».
Когда я была в восьмом классе, мы переехали в Долгопрудный. Появились новые, очень интересные подруги. И одна, Люда Бологова, ставшая для меня самой близкой в силу полного совпадения наших интересов, любила немецкий язык и уже тогда, в 8-м классе, занималась дополнительно с репетитором. Я тоже обожала немецкий, и это, наряду со многими другими увлечениями, нас сблизило. Мы вместе поступали в институт, правда, Люда не поступила и по совету своей мамы изучила с нуля за полгода английский и поступила на следующий год, но уже на английский факультет, немецкий стал для неё вторым языком. После окончания института Люда поехала на стажировку в Оксфорд, я вышла замуж и активно работала…
Волею судьбы мы оказались снова недалеко друг от друга. Люда преподавала тогда в ВИЯЗе (военный ИН ЯЗ), моей основной работой ещё со студенческих лет стала переводческая деятельность. Мы всегда были на связи, но вдруг встретились в МГИМО, преподавали вместе английский язык на подготовительных курсах…
Тем не менее, я до сих пор увлекаюсь медициной, и если мне попадается работа, связанная с медициной, для меня это – особая радость!..
У мамы был очень добрый, лёгкий характер. Она никогда не кричала, не отчитывала нас, не читала нотаций. Была она немногословна, но очень тонко чувствовала и всё понимала без слов. Мама и папа очень любили друг друга на протяжении всей жизни.
Мой отец, Лазарев Пётр Алексеевич, был удивительным, неспокойным, неравнодушным человеком, не терпел несправедливости и всегда защищал тех, кого бьют, хотя был невелик ростом и далеко не силач.
Начав свою преподавательскую деятельность в возрасте 17 лет, ещё в годы коллективизации, он всю жизнь, можно сказать, до последнего вздоха, уже будучи тяжело больным, посвятил себя обучению людей. Он преподавал историю и общественные науки, был секретарём парторганизации и свято верил в добро.
И делал добро для людей всю свою жизнь.
Скольких рабочих он убеждал в том, что им нужно учиться, и они шли в вечернюю школу, многие продолжали учёбу в машиностроительном институте, который был тут же, при заводе, получали высшее образование без отрыва от производства.
Моего отца очень любили и были ему благодарны. Он был скромным человеком и чувствовал себя при этом неловко. «Да брось ты, ты сам всего добился», такими словами он отвечал на слова благодарности…
В последний путь моего папу провожало столько народу, что встречные думали, что это – какая-то демонстрация…
Подводя итог, хочу сказать о том, что в нашей семье главной ценностью считался всегда человек как личность, и всё, отсюда вытекающее: его интересы, пристрастия и увлечения, стремление к самосовершенствованию, творчеству, ко всему прекрасному, хороший вкус и… весёлый нрав.
Декабрь 2010 г.
Наталья Коркина
Часто её вызывали и по ночам (жили мы в сельской местности), приходилось ей ночью и роды принимать.
Отец, Лазарев Пётр Алексеевич, был преподавателем, директором Котовской (село Котово) школы-семилетки, потом, после нашего переезда в г. Долгопрудный,директором школы вечерней молодёжи, заочного машиностроительного техникума (где, кстати, и я преподавала немецкий и английский языки), преподавал вСТАНКИНе, вёл большую общественную работу, будучи секретарём парторганизации.
Поэтому для разговоров с нами (у меня ещё есть младший брат) и всевозможных рассказов находилось время только у наших бабушек.
В истории нашей семьи, как, впрочем, и в истории любой другой семьи, отражается история нашей многострадальной Родины.
Моя мама, Жокина Анастасия Сергеевна, родилась в беднейшей крестьянской семье в деревне Пупки Рязанской губернии. Её мать умерла, когда маме было 9 месяцев. Её взяла на воспитание и удочерила её тётя, моя любимая бабушка Катя.
Бабушка Катя, урождённая Федюкина Екатерина Авксентьевна, в молодости служила в купеческой семье, где многому научилась, культуре общения, культуре быта, кулинарии, и культуре в общем смысле этого слова, хотя была она, как и все крестьяне, безграмотной и глубоко верующей, строжайше соблюдавшей все посты.
…Окончила ликбез, это было её единственное образование, но сколько я себя помню, была всегда с книгами, прочитала всю русскую классику. Помню мои беседы с ней и споры о романе Л.Н. Толстого «Анна Каренина».
Удивительным она была человеком, а как готовила! Позднее с ней я могла сравнить только свою свекровь.
Бабушка не пропускала ни одной радиопередачи «Театр у микрофона». Когда моя мама привозила меня к ней в Москву, мы слушали по вечерам эту передачу с бабушкой вместе, молча… это было святое.
Но… вернёмся к истокам.
Когда бабушка с дедушкой, Жокиным Сергеем Ивановичем, поженились, он ей сказал: «Выбирай, или Бог, или я». Когда мне бабушка об этом рассказывала, я не задумывалась особенно над этим. И только сейчас я могу себе представить, чего стоил бабушке этот выбор. Я помню её, как отчаянную атеистку, неустанно убеждавшую в этом других людей, и её аргументы звучали действительно довольно убедительно, хотя я лично тогда мало придавала этому значения. Я просто очень любила мою бабушку Катю, так же, как и мой братишка Сережа.
…Мой дедушка в годы становления нашей страны был на высоком посту. Он заведовал продовольствием всего Уральского края.
Он был кристально чистым человеком. Если в стране был голод, жил впроголодь и он с бабушкой. Наверно, действительно, им было голодно, если бабушка рассказывала, что просила его принести хоть маленький кусочек сливочного масла, но об этом не могло быть и речи.
В годы сталинских репрессий моего деда искали органы, но уральские рабочие спрятали его в рудниках, и он был спасён. С тех пор ещё долго хранила бабушка коллекцию уральских минералов, подаренную деду…
У деда даже не было своей квартиры. Когда семья переехала в Москву, дедушка получил комнату в коммуналке на Бутырской улице. (Когда я проезжаю мимо, я всегда смотрю на этот дом сталинской постройки, на этот подъезд, и вспоминаю эту квартиру, своё детство и бабушку). Дедушка так и умер в этой комнате, так и не пожив в отдельной квартире.
…Была у моего дедушки маленькая дачка, фанерный зелёный «сарайчик» (летний домик, который я хорошо помню) и участок сотки на 4, который дед делил с ещё одной семьёй, и стоял на этом же участке ещё один домик, тоже скромный и маленький, но получше, чем у дедушки. На этом маленьком клочке земли бабушка выращивала клубнику для любимой внучки и кормила меня ей, каждый раз приготавливая и подавая её по-разному…
Дедушка умер от тяжелой болезни, оставив такое завещание: он завещал продать дачу и купить внучке пианино…
Только много, много лет спустя, я поняла, как я благодарна деду, которого я очень хорошо помню, хотя мне было всего 4 года, когда он скончался, и как много для меня и братишки (который родился в год кончины дедушки) делали всю жизнь мои родители…
Бабушка позже переехала в другую квартиру, тоже в коммунальную, в маленькую комнатку в этом же доме на Бутырской.
Я и мой брат очень любили гостить у бабушки в Москве. Но никогда мама не привозила нас к бабушке вместе, берегла бабушку, потому что между нами случались и драки (дети есть дети).
Моя мама получила блестящее воспитание и образование.
Дедушка просил маму не менять фамилию.
Мама была урождённая Федюкина, дед удочерил её, и она получила его фамилию, Жокина, с которой она и прожила всю свою жизнь…
Родители мои – родом из Рязанской губернии, из разных деревень: мама – из деревни Пупки, а отец – из села Маклаково Скопинского района.
Мои две бабушки – папина бабушка, Любовь Васильевна Лазарева (урождённая Шарапова), бабушка Люба, и мамина мама, Жокина Екатерина Авксентьевна(урожденная Федюкина), - были представителями разных слоёв крестьянства: первая – середняков, вторая – беднейших крестьян. Обе бабушки так и остались на всю жизнь непримиримыми. Когда вся наша семья собиралась за праздничным столом, между ними обязательно (почти всегда) возникали споры. Они спорили даже об одежде (в этих двух деревнях одевались по-разному и носили разные головные уборы). Мамина одежда – панёва (юбка), расшитая блузка и головной убор (который бабушка Люба пренебрежительно называла «рогами») хранится у меня и по сей день.
…В годы коллективизации семья бабушки Любы подлежала раскулачиванию и ссылке в Сибирь. Спасло семью то, что мой отец был тогда единственным грамотным в селе и в свои 17 лет уже преподавал, ликвидировал безграмотность.
Но обо всём по порядку.
Бабушка Люба, мама моего отца, была всю жизнь безграмотной, но какой это был кладезь мудрости, как она была остра на язык, какая у неё была речь, перемежавшаяся диалектом! Её рассказы можно было слушать бесконечно. Мы с братом записывали их на магнитофон, а потом включали и хохотали до упаду!
…Вот такие у меня были бабушки.
Моя мама, Анастасия Сергеевна Жокина
Семья жила в разных городах: дедушку переводили с места на место.
Соответственно мама училась в разных городах, разных школах, в Перми, в Березняках. А заканчивала среднюю школу в Москве, получив аттестат зрелости с отличием (медалей тогда не было).
Мама умела многое: прекрасно танцевала, рисовала, играла на фортепиано, плавала, прыгала в воду с вышки (17 метров!). А как она читала наизусть «Сон Татьяны из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»! Все замирали… (Но это было потом, на вечеринках в больнице, когда собирался весь медперсонал, с мужьями и жёнами, отмечать праздники, часто мама читала «Сон Татьяны» и дома.)
Мечтала стать балериной. Но, прослушав выступление доктора, который пришёл к выпускникам, мама начала колебаться, рассказала об этом моей бабушке, на что бабушка ответила: «Танцевать ты будешь до 35 лет, а «трубочку» будешь держать в руках – до старости». В жизни так и произошло.
Итак, мама поступила в 1-й медицинский институт им. Сеченова. Училась у знаменитых профессоров и академиков, которые лечили Сталина. Окончила институт с отличием. И всю жизнь свято чтила клятву Гиппократа. Об этом – позднее.
Мама закончила институт и ординатуру в 1942 году и сразу была направлена на борьбу с эпидемией сыпного тифа в Великие Луки.
Во время войны познакомилась с папой, который был ранен.
В первый послевоенный год родилась я, и семья переехала из Рязани в Подмосковье (папу перевели на должность директора школы-семилетки в деревне Котово, что на берегу Клязьменского водохранилища).
Поселили нас в бывшей деревянной школе с печным отоплением. В этом доме расселили 10 семей учителей, каждая семья получила по классу. Из этих классов построили сами квартиры на свой вкус. В каждом классе была большая печь. Остальные удобства создавали сами. Водопровода не было, за водой ходили далеко, на колонку.
У нас был один маленький огородик, один садик и красивый палисадник на горке под окнами. Отец завёл хозяйство: были куры, кролики, свинья, коза Милка. Всем этим занимался исключительно он, мы помогали: рвали траву для кур и кроликов, всей семьёй собирали урожай чёрной смородины.
Вставал папа очень рано, шёл на огород, в сад и к живности. Потом быстро завтракал (часто готовил завтрак сам и для мамы, потому что часто её вызывали к больным по ночам), а потом бежал в школу.
Мама была главврачом больницы Гранитного завода в посёлке Гранитный (там же был детский сад и школа-десятилетка, в которой мы с братом учились)…
Никогда в жизни мама не нарушила клятву Гиппократа, хотя порой это стоило ей очень дорого.
Мама была терапевтом. Никогда, ни одному пациенту она не выдала больничный лист на 3 дня, как это требовал тогда закон, минимум на 7 дней, а с ангиной – на 10. В Облздраве об этом узнали, вызывали её туда очень часто. Мама была беспартийной, может быть, это тогда ей как-то помогло, главврачом она оставалась, несмотря ни на что, до конца своего трудового пути.
У мамы был очень мягкий, неконфликтный характер, но были и свои убеждения и принципы и, прежде всего, клятва Гиппократа, которые для неё были святы, что бы ни происходило на её пути. Это стоило ей тяжёлого инфаркта и нервного расстройства. Никогда я не забуду те страшные полгода, которые она тогда провела в постели. Но, и оправившись от болезни и вновь заступив на свой пост, она продолжала следовать своим правилам, больше того, - выписывая своих безнадёжных, с точки зрения традиционной медицины, пациентов, она продолжала их лечить на дому, тайно, применяя другие средства (она ведь училась у таких «светил» (как, например, академик Виноградов), которые лечили Сталина), и нередко спасала их. (Об этом я впервые услышала от её бывших пациентов, которые пришли проводить маму в последний путь.).
А сколько утонувших спасла моя мама на моих глазах!
У нас, на Клязьменском водохранилище, там, где был красивейший парк с «Белым домом» (бывшей усадьбой) на крутом берегу и огромным деревом грецкого ореха напротив него, было опасное место для купания, с водоворотами. Мы, местные жители, знали это и никогда там не купались. Москвичам, естественно, нравился этот живописный берег и парк. Многие попадали в водовороты и не могли оттуда выплыть. Все выходные летом мама проводила на этом берегу, Работы ей хватало, как правило, на целый день. Я смотрела на всё это во все глаза, на то, как моя мама реанимировала (без каких-либо медицинских средств, только искусственным дыханием и прямым массажом сердца) утопленников. Наверно, тогда, ещё не осознанно, и зародилась моя мечта стать доктором.
После окончания семилетки очень многие одноклассники пошли в техникумы, а я хотела поступить в медучилище. Но мама тогда сказала мне: «Сначала окончи среднюю школу, тогда иди, куда хочешь».
Когда я была в восьмом классе, мы переехали в Долгопрудный. Появились новые, очень интересные подруги. И одна, Люда Бологова, ставшая для меня самой близкой в силу полного совпадения наших интересов, любила немецкий язык и уже тогда, в 8-м классе, занималась дополнительно с репетитором. Я тоже обожала немецкий, и это, наряду со многими другими увлечениями, нас сблизило. Мы вместе поступали в институт, правда, Люда не поступила и по совету своей мамы изучила с нуля за полгода английский и поступила на следующий год, но уже на английский факультет, немецкий стал для неё вторым языком. После окончания института Люда поехала на стажировку в Оксфорд, я вышла замуж и активно работала…
Волею судьбы мы оказались снова недалеко друг от друга. Люда преподавала тогда в ВИЯЗе (военный ИН ЯЗ), моей основной работой ещё со студенческих лет стала переводческая деятельность. Мы всегда были на связи, но вдруг встретились в МГИМО, преподавали вместе английский язык на подготовительных курсах…
Тем не менее, я до сих пор увлекаюсь медициной, и если мне попадается работа, связанная с медициной, для меня это – особая радость!..
У мамы был очень добрый, лёгкий характер. Она никогда не кричала, не отчитывала нас, не читала нотаций. Была она немногословна, но очень тонко чувствовала и всё понимала без слов. Мама и папа очень любили друг друга на протяжении всей жизни.
Мой отец, Лазарев Пётр Алексеевич, был удивительным, неспокойным, неравнодушным человеком, не терпел несправедливости и всегда защищал тех, кого бьют, хотя был невелик ростом и далеко не силач.
Начав свою преподавательскую деятельность в возрасте 17 лет, ещё в годы коллективизации, он всю жизнь, можно сказать, до последнего вздоха, уже будучи тяжело больным, посвятил себя обучению людей. Он преподавал историю и общественные науки, был секретарём парторганизации и свято верил в добро.
И делал добро для людей всю свою жизнь.
Скольких рабочих он убеждал в том, что им нужно учиться, и они шли в вечернюю школу, многие продолжали учёбу в машиностроительном институте, который был тут же, при заводе, получали высшее образование без отрыва от производства.
Моего отца очень любили и были ему благодарны. Он был скромным человеком и чувствовал себя при этом неловко. «Да брось ты, ты сам всего добился», такими словами он отвечал на слова благодарности…
В последний путь моего папу провожало столько народу, что встречные думали, что это – какая-то демонстрация…
Подводя итог, хочу сказать о том, что в нашей семье главной ценностью считался всегда человек как личность, и всё, отсюда вытекающее: его интересы, пристрастия и увлечения, стремление к самосовершенствованию, творчеству, ко всему прекрасному, хороший вкус и… весёлый нрав.
Декабрь 2010 г.
Наталья Коркина
