Задача, которую я поставил перед собой, одна: рассказать детям и внукам об условиях жизни моего поколения.

Именно дети заставили меня начать повесть о событиях моей жизни, хотя она ничего важного в истории не представляет.

Многое позабыто с годами, и время стерло из памяти имена и названия.

ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ ГОДЫ

Родился я 5 ноября 1920 високосном году в маленькой подмосков­ной деревушке Устиново, Ново-Петровского, ныне Истринского района. Деревня ничем не примечательна, всего 26 дворов, вытянутых в одну линию, вдоль небольшой речушки Маглуша. Но край наш красивый, как и всё Подмосковье: такие леса, просторы.

Я крестьянский сын, крестьянский внук и правнук, у меня было еще четыре брата и одна сестра. Всего мать родила одиннадцать детей, но выживали тогда только крепкие здоровьем. Я, как и все деревенские дети до снега, да и по снегу, бегал босиком. Мой самый младший брат Коля умер ребенком от того, что бегая босиком по снегу, заболел от простуды воспалением легких. Лечили его кустарно, врачей не было, да и понятия о больнице мы тоже не имели.

Все мои предки, что ни на есть, имели земную специальность-про­фессию земледельца. По рассказам родителей и родственников мы в на­чале 20-х годов относились к зажиточной когорте людей: у нас тогда был большой, крытый железом, дом, держали домработницу, имели домашний скот: двух лошадей, коров, несколько овец, свиней, кур. Но слу­чилась беда, приведшая нас к бедности. В один из жарких июльских дней 1924 года отец уехал с почтой в поселок Спас-Нудоль (12 км. от нашей деревни), он тогда, кроме сельского хозяйства, работал на поч­те, мать находилась в роддоме, рожала очередного ребенка, домработни­ца находилась в поле, жала серпом рожь. Все взрослое население наше­го села тоже было занято уборкой урожая.

Дома оставались мой брат Петя - шести лет от роду, я еще не до­стигший четырех лет и сестра Нина, которой не было двух лет от роду. Воспользовавшись свободой, нам предоставленной, мы пододвинули стол к шкафу, поставили на него табуретку, достали из шкафа спички и ста­ли играть: неумелыми детскими ручонками ставили на коробок вертикаль­но спичку и ударяли по ней щелчком пальцев, спичка загорая летела, а мы любовались, надоело играть дома, вышли во двор, в котором находи­лись, пригнанные на полдень домашние животные. Балуясь огнем мы по­дожгли солому, вспыхнул пожар, заполыхал наш дом .... и сгорело 14 домов нашей деревни, стоявшие по наветренной стороне.

Это потрясло отца, и он как слабовольный человек нашел себе уте­шение в употреблении алкоголя. Построил новый дом, теперь на краю деревни. Вот этот дом мне запомнился, в нем прошло моё детство и моя юность. Как сейчас помню: от дома до самой речки тянулся наш огород - земельный участок, на котором мы сажали картошку и капусту, а позади дома - всякую мелочь: огурцы, морковь, брюкву, лук, свеклу и пр.

Была у нас еще делянка, на которой выращивали рожь, лен. Кроме того, были усадьба площадью, примерно в один гектар и участок в лесу для покоса. Все это нужно было обрабатывать, и нас с малых лет приучи­ли к труду: боронить землю, дергать руками лён, теребить его, вязать и копнить снопы ржи, ворошить сено и копнить его и т.д. и т.п.

Мне нравилось работать в поле, возиться в земле, выращивать и наблюдать, как созревает урожай, одним словом трудолюбие у меня, что называется, с детства в крови. Мне вспоминается как у нас «молотили рожь": после сушки её в риге, снопы ржи раскладывали в два ряда ко­лос к колосу и били цепами. Выходили все, и взрослые и дети. Любо-дорого было посмотреть, как работали: проворно, ловко, весело. Или копнить сено, так красиво копны выглядели на скошенном, но еще зе­леном поле. Работая, шутили, переговаривались, а иногда и напевали. Зерно просеивали лопатой, сеяли в ручную с лукошком на плече. У от­ца это получалось ловко: он брал горсть зерна, и бросая его ударял по стенке лукошка, и зерно равномерно ложилось на землю. Я без де­ла не сидел. Помогал во всем, даже нянчил своих младших братьев, кормил их - нажую черного хлеба, положу эту жвачку в кусок марли и в рот ребенку, а он наестся и спит, а сам в это время на речку, благо она была рядом с домом (всего 50 метров до неё). Речка, пожалуй, бы­ла самым привлекательным для нас местом для развлечений, купались, брызгались и ловили рыбу, в основном красноперок, и сами жарили, не потраша её. Любил я и ночное с лошадьми, ярким костром, печеной картошкой и страшными историями про леших и ведьм.

Куры у крыльца дома, кошки, собаки. Помню такой казус: на религиозный праздник, на Петров или Ильин день, шел крестный ход, так называлось шествие с иконами, молитвами во главе священника. Во время такого шествия священник и его окружение, заходят в каждый дом, а гостелюбивые хозяева обязательно угощают служителей церкви, преподнося по целому стакану водки, и попу и дьякону. Наш дом сто­ял почти на самом краю деревни, и пока до нас дошло церковное шествие, поп был уже изрядно пьян. Во время этого крестного хода мы с братом Петром на попа-батюшку натравили собаку, сколько было шуму, ахов, охов и проклятий в наш адрес, это ж кощунство, натравить со­баку на служителя Бога. Больше всего досталось брату, он был двумя годами старше меня и уже учился в школе - в первом или во втором классе. Два дня и две ночи он скрывался в копнах сена, а я носил ему еду. А что было с собакой? Её в тот же день зарезал крестный мой - дядя Гриша. С тех пор мы уже никогда собак не заводили.

Вот, пожалуй, и все развлечения моего детства в родной деревне Устиново. Иногда отец давал мне полкопейки - «Грош» - на ириски. Точно не помню, но кажется на «грош» в то время можно было купить 5 штук маковых ирисок, тогда я бежал в с. Ново-Петровское - это районный по­селок, в магазин и покупал самое вкусное, что есть на белом свете - маковые ириски. Это лакомство в настоящее время совсем исчезло с прилавков магазинов, а жаль.

Моя мать - Круглова Александра Яковлевна роста невысокого, не­казистая, постоянно была в работе, и почему-то я помню её постоянно болеющей. Всю свою жизнь она прожила в деревне, прожила 93 года, пе­чально то, что умирала она трудно: в 88 лет потеряла зрение - ослепла, это угнетало её и придало трудности моей сестре Нине, у которой жила мать. Долголетие её объясняется, видимо тем, что она всю свою жизнь трудилась, жила в Подмосковье, в деревне, где свежий и чистый воздух. До замужества мать жила в с. Новоселье Псковской губернии, од­но время служила господам, наверное, отсюда и душа у матери была до­вольно практическая.

Отец Круглов Василий Иванович высокий, услужливый, доверчивый, сговорчивый человек, прошел первую мировую и гражданскую войны, был артиллеристом в звании фельдфебеля (по теперешнему старшина). Не было предела его радости, когда он встречал кого-либо из артиллеристов в наше время, мне не раз приходилось быть свидетелем таких встреч в Ново-Петровске перед Отечественной войной они появлялись часто, и он был весь в воспоминаниях о прошлом.

В период коллективизации сельского хозяйства отец работал, кро­ме сельского хозяйства, в Ново-Петровской райконторе связи, кем? Не знаю. Он закончил церковно-приходскую школу, и имел всего 3 класса, и был самым грамотным человеком на селе, что внушало к нему уважение односельчан. В силу своего характера мой отец крестьянин и крестьянский сын был замечательным человеком, очень отзывчивым. Давно его уже нет в живых, а я часто разглядываю его единственную фотографию, сохранившуюся в моем семейном альбоме.

Отец и мать познали бедность и тяжелый крестьянский труд, види­мо это является причиной того, что в период коллективизации активным её участником стал мой отец, в надежде на лучшее первым вступил в колхоз, очень жаль, что надежды его не оправдались.

Подробности о родителях, и их корнях я описать не могу, никто мне об этом никогда не рассказывал. Отец ушел из жизни рано - в возрасте 60 лет. Причиной тому вторая мировая война и его непосильный труд в годы Великой Отечественной войны на должности председателя колхоза и нельзя сбрасывать со счетов алкоголь, которым отец увлекался чрезмер­но. На фронт отца не взяли, скорее по возрасту, но и в тылу он воевал: когда территория Ново-Петровского района Московской области была немецкой оккупацией - партизанил. После изгнания фашистов воевал то­же, за хлеб, за мясо, за те продукты, которые нужны были для разгрома непрошенного врага.

Коллективизацию помню смутно: переговоры, пересуды, боязнь рас­статься с тем, что было нажито годами. Люди в колхоз добровольно идти не хотели, покидали насиженные места и уходили на заработки в близле­жащие города области или в Москву, не понимали этой коллективизации. В деревне оставались только женщины, дети и старики, оставались по­тому что были привязаны к дому, хозяйству - к земле, в городе их то­же ждала неизвестность. Оставшиеся работали в колхозе ради земельных участков около дома, которые полагались только колхозникам, в колхозе они отрабатывали поденщину - надо было отработать определенное количе­ство трудодней, а кормились с собственных приусадебных участков, ко­торые обрабатывались с любовью, со всей тщательностью. Эти участки обрабатывали и мужчины, работающие на предприятиях промышленности, навещавшие свои семьи по выходные и праздничным дням. Теперь в моей деревне коренных жителей почти не осталось, все ныне проживающие это переселенцы из Рязанщины.

Родители мои, насколько я помню, жили всё время в ссоре, даже в конце 30-х годов разошлись, мать взяла свою девичью фамилию Кузнецо­ва, но продолжали совместное проживание в одном доме, да и мало кто помнит сейчас об этом эпизоде их жизни. Отец, что ни день еле на но­гах стоит, то скандал, то драка. Денег у отца никогда не водилось, и в дом он их тоже не давал. Как принято в ссорах и раздорах защищать женщину и винить мужчину, тем более пьяницу, так и мы были всегда на стороне матери. Уже став взрослыми, видели причину их ссоры в том, что отец пил и ничего не приносил домой, А почему отец пил никого не интересовало, в том числе и нас.

Родители никогда не знали что такое моды или модные тряпки, не обзаводились мебелью и никуда, и никогда не выезжали, если не считать неудавшейся единственной попытки матери поехать на Псковщину - на свою родину, когда она с Балагоя или Великих лук вернулась назад, а причину этого почему то я не усвоил.

Домашняя утварь самая обыкновенная: деревянные миски, деревянные и ложки, граненые стаканы, ухват, чугуны, а больше я ничего не помню. И ели мы тоже с одной, большой - общей чашки (миски). Дом у нас никогда не запирался, мы не были к этому приучены, видимо потому, что бедно жили. Обстановка в доме самая примитивная: стол, скамейка, пара табуреток, одна деревянная кровать на всех. Холодно и пусто блистал своими двумя комнатами наш дом, выходивший фасадом к реке. Перед домом росли стройные, высокие красавицы березы, тоже отжившие теперь свой век. Так жили мои родители, а радом с ними мы - четыре сына и одна дочь. Росли, учились и трудились. Всё это есть главное достоинство нашей семьи, её главные ценности.

Сейчас с высоты прошлых лет, я вспоминаю жизнь своих братьев и сестры, и думаю, что у нас была не типичная крестьянская семья. Старший брат Петр, окончив семилетку стал работать в Ново-Петровской рай­онной конторе связи контролером почтовых операций. В 1938 году был призван в ряды РККА, участвовал в Советско-Финской войне в 1939 году, был ранен. По ранению в 1940 году, перед моим призывом в армию, при­езжал на побывку домой. Это была наша с ним последняя и прощальная встреча. С началом Великой Отечественной он попал в плен и там погиб.

Сестра Нина (по мужу Званецкая), окончив семилетнюю школу, ушла работать в районный центр, работала на разных должностях и в различ­ных отраслях деятельности, но крестьянкой не стала.

Брат Виктор 14 лет от роду был отправлен родителями в Москву в ремесленное училище, был предоставлен самому себе (наша деревня была оккупирована немцами). Рано пристрастился к спиртному, и на почве ал­коголя ушел из жизни насильственной смертью - посредством петли в са­мом расцвете сил.

Младший брат Борис рано начал трудится, а необходимости в этом не было. Учиться не хотел, а возможности для учебы были самые благо­приятны. Работая возчиком со взрослыми мужчинами нашей же деревни, и тоже научился пить будучи почти ребенком. Затем учеба в Московском ФЗУ по окончании которого всю свою сознательную жизнь - до ухода на пенсию работал в метрострое. На почве пьянства страдает недомоганием, оставил семью.

Что нам дали родители? Чему мы у них научились? Что переняли? Наверное ничего и ничему. Все стали зарабатывать рано, у всех разные дороги, и никто из нас не стал крестьянином.

В моей жизни не было гладкой дороги. В детские годы и годы юно­шества я познал горести и страдания, голод, болезни, каторжный труд и суровость войны. Моя молодость - это борьба с трудной жизнью прос­того человека, борьба с невзгодами, бедностью. У меня было трудное и бедное начало жизни: в 9 лет начал трудиться - выполнял всяческую работу на приусадебном участке: ходил за бороной, ворошил сено, сажал и убирал урожай, водил лошадь в ночное и приводил её, носил воду для скотины и пр., в 13 лет уже работал почтальоном деревни Устиново, за что мне платили 7 руб. 50 коп. в месяц. Это был 1933 - голодный, труд­ный год, люди умирали от голода прямо на улицах. Как сейчас помню, мой отец, опухший с голоду, лежал в постели, есть было абсолютно нече­го, единственной пищей в то время была крапива и щавель, сваренные на воде. Мякина вместо хлеба. В это трудное время «Ванька маленький», так тогда звали Ивана Михайловича Бурова, нашего соседа (он был старше меня лет на 7 или 8), дал мне несколько капканов и научил ло­вить кротов. На пушнину тогда давали растительное масло, селедку, му­ку, крупу, сахар, махорку, папиросы и другие продукты. Этим теперь и жила наша семья, и отец поднялся, выходило так, что я стал чуть ли не главным кормильцем, и курить научился, как же взрослый человек, курил махорку. Зимой мы ходили на железно-дорожную станцию Устиновка, около 3-х км. от дома, расчищать рельсы от снежных заносов, работали в ос­новном мальчишки, такие же как я - по 14-15 лет. Все мы были крепкие, здоровые. Взрослые, как правило, устанавливали вдоль железнодорожно­го полотна снегозащитные (снегозадерживающие) щиты. Один год, вернее одну зиму мне пришлось работать на лесозаготовках, заготавливали для предприятий Москвы дрова. Заготавливать дрова меня взял к себе под­ручным всё тот же Иван Буров, который выматывал мои силенки до пре­дела. Работали с раннего утра и до позднего вечера. Добравшись до­мой, буквально валился с ног, каждая косточка ныла во мне, а на утро снова в лес - на заготовку дров.

В школу пошел поздно в 1929 году, в возрасте 9 лет. В 1933 го­ду закончил 4 класса, что дальше? Деревенская жизнь вокруг что ни на есть плачевная. Одна единственная школа, стоящая в селе Ново-Пет­ровском, впритык к церкви, школа четырехлетняя, с одним учителем с четырехлетним образованием. Тогда в нашей стране действовал закон об обязательном четырехлетним образовании. Большинство детей окружающих деревень: Устиново, Рыбушки, Кореньки, Головино и др. в школу не ходили, ходить было не в чем.

В 1934 году я пришел в Ново-Петровскую районную контору связи молоденьким мальчишкой, устроился работать почтальоном. Мне 14 лет, образования по сути дела нет. Как быть с дальнейшей учебой? Какое

там учение в голодные годы, тем более в Ново-Петровске. Хотя это был районный центр, но в нем даже не было семилетней школы, не говоря о средней. Чтобы продолжить учебу надо было ехать или ходить в село Никольское или Спас-Нудоль, которые находились в 12 - 15 км. от дома. По тем временам это далеко, транспорта никакого, ходить нужно было только пешком. Ежедневно ходить на такое расстояние - в два конца 25 - 30 кл. было не по силам, а снимать угол и жить в селе, где есть школа - не по карману родителям. Помню, старший брат Петр один год жил и учился в с. Никольское, окончив 5-й класс вернулся домой, и стал работать в Ново-Петровской конторе связи. Да и все дети крестьянских семей тогда начинали трудиться с малых лет.

В колхозе тогда только работали, получать что-либо на трудодни не получали, ни деньгами, ни натурой. Жили за счет приусадебных уча­стков, находящихся в личном пользовании и побочными заработками. Это было начало отлучения крестьян от земли.

После года работы почтальоном уволился, денег, которые мне пла­тили за работу почтальона, не хватало даже на еду. Мне хотелось стоя­щего дела, дела которое могло бы зажечь, встряхнуть меня. А тут под­вернулось дело - учеником сапожника, на первых порах оно меня как бы увлекло, все-таки хоть какое то, но ремесло, и я пошел учиться ремес­лу сапожника. Кое чему научился, даже стал самостоятельно заниматься ремонтом обуви на дому, принимал заказы, а один раз взялся самостоя­тельно сшить новые хромовые сапоги, и сшил их, но они почему-то протекали, т.е.пропускали воду через подошву. Может быть, я работал бы и дальше, научился бы исполнять заказы качественно, но мне надоело бе­гать за водкой для мастеров, которые посылали меня за ней при каждом заработанном «на лево» рубле. К тому же в знак благодарности зельем этим угощали и меня.

Родители нас не баловали. Желания наши тоже не выполнялись. Отказался работать на почте, ушел из сапожной мастерской пасти скотину. Пошел подпаском (помощником пастуха) в деревню Ульево. Взял меня пастух, очень жаль, что не помню его ни фамилии, ни имени, перед этим он пас скотину в нашей деревне. Какая это оказывается трудная и нерадостная работа - пасти скот, ни отдыха тебе, ни покоя: то корова телится, то овца ягнится, ты бежишь сломя голову в деревню, чтобы из­вестить об этом хозяина, а если уснешь ненароком, корова молока мало даст, виноват пастух. Набрался за лето упреков, и дал зарок не касаться никогда этого дела. Да и должность пастуха не обогащала ни как ни духовно, ни материально.

В 1936 году вновь вернулся в Ново-Петровскую районную контору связи, и так я снова почтальон. Начальником конторы связи в то время был Павлов Сергей Николаевич, человек вдумчивый, с передовыми взгля­дами, он организовал при конторе связи вечернюю школу и заставил нас учиться. Работая почтальоном, я закончил 6-й класс неполно - средней школы. Работа и учеба теперь стали смыслом моей жизни. К этому вре­мени в Ново-Петровске была открыта средняя школа, 7-й класс я закан­чивал при этой школе. Постепенно, по крупицам набирался знаний, опы­та, решительности, выдержки, сам не заметил, как пролетело время.

В 1938 году я уже работал сортировщиком корреспонденции. Сколько я познал тогда. Корреспонденция (письма) шла во все концы нашей великой Родины, а сортировались письма вручную: сколько перед моим взо­ром прошло городов, сел, больших, маленьких, значительных и незначи­тельных.

В 1936 году я вступил в комсомол, а в 1938 году меня избрали секретарем комитета комсомола первичной комсомольской организации Ново-Петровской райконторы связи, а в 1939 году был избран еще и председателем рабочего комитета профессионального союза работников связи.

Активное участие в общественной жизни помогло мне полнее и глубже ощутить свою причастность ко всему, что происходило в районе, области, стране. Общественной работой у нас были заняты все комсомольцы: вели культурно-просветительную работу в организациях, на пред­приятиях, руководили политкружками, участвовали в расчистки железкой дороги от заносов снега, в добыче торфа для Шатурской электростанции, в кружках художественной самодеятельности и пр. и пр. Я был, пожалуй,
самым активным участником художественной самодеятельности. Характерно то, что нашим кружком художественной самодеятельности или как называли его - драмкружком руководила специалист - артистка Московского камерного театра Могутина Августа Ивановна, человек влюбленный в де­ло, которому посвятила свою жизнь и свою любовь к театру прививала и нам. Мне пришлось под её руководством сыграть несколько ролей в раз­личных спектаклях и водевилях. До сих пор сохранились в памяти моей роли: Стёпы окулиста в пьесе «Платон Кречет", роль сыгранная в пьесе «Чужой ребенок", в водевиле «Под дикой яблоней". Сыграл заглавную роль в пьесе «Огни маяка", причем роль Якутина выучил за три дня до её постановки. Не имея ни малейшей склонности к актерству, эту ведущую роль играл на сцене Ново-Петровского дома культуры без репетиции, надо срочно заменить игравшего эту роль, Смирнова. Я не помню, по какой причине он не мог играть этот спектакль: по болезни ли или он проводил судебный процесс - Смирнов работал народным судьей, а процессы тогда, это был 1938 год, были обычным явлением. Участвуя в драм­кружке я как бы открывал в себе себя, свои возможности, учился искусству, быть подвижным, активным. Помню, как выезжали драмкружком в глу­хие уголки нашего района - на предприятия, фабрики, с собой возили плакаты, листовки, популярные брошюры по текущим вопросам политики и экономики страны, и даже распространяли лотерейные билеты. Кроме того, приходилось часто проводить собрания в деревнях. Я и теперь часто, и с волнением вспоминаю наш драмкружок, кружок художественной самодеятельности. У нас было много умных, бойких, красивых девушек. Мы вмес­те репетировали, играли на сцене. У меня было много возможностей подружиться с девушкой, но я дружил со всеми. Робость не исключаю ибо боялся, что ли, оставаться с девчонкой наедине: а вдруг скажу что-либо не то, неуместное, позволю себе что оскорбило бы девушку?

А жили в проголодь, туже подпоясывали ремнями исхудавшее тело, не хватало хлеба, но каждое поручение, будь то агитация за коллекти­визацию, за выборы в Верховный и местные Советы депутатов трудящихся, организация драмкружка, проведение собраний, митингов, строительство стадиона и пр. мы рассматривали как возможность воспитать в себе та­кие качества как стойкость и мужество, дисциплинированность. Мы были молоды, но очень дисциплинированными и удивительно, что были мы очень дружны. Работали не поглядывая на часы. Да и часов-то тоже почти ни у кого не было. У меня сохранилось в памяти как райком комсомола послал меня в ближайшие от районного центра деревни с агитацией по мобилизации молодёжи на ликвидацию топливного голода. Подмосковная Шатурская электростанция из-за недостатка топлива могла остановиться, тогда Москва оставалась бы без электроэнергии. Я ходил по селам и агитиро­вал молодёжь, шел 1940 год, комсомольских организаций в селах в то время не было или почти не было. Обойдя село я набирал 3-5 человек желающих заработать, и возглавив набранную бригаду, поехал с ней сам в город Шатуру добывать торф. Работа протекала в сложных ус­ловиях: скудное питание, по колена в воде и в грязи, сон под открытым небом при обилии комаров, и никаких культурных развлечений, кино вообще тогда было редкостью. Но стране нужно было топливо, и мы добы­вали его, не считаясь с трудностями. Слов «не хочу» или «не могу» не существовало для нас. Это было действительно трудное и славное время.

Молодость - пора становления человека. Пора накопления знаний, опыта, пора духовной закалки. Я стараюсь вспомнить и помню свою мо­лодость, и надеюсь, уверен, что я не делал глупостей. Один мой порок это то, что я был и остался, теперь уже до конца моих дней, не практический человек, всегда пользовался тем, что было сделано людьми до меня.

Будучи вожаком комсомольской организации, узнал о шефстве комсомола над Военно-Морским Флотом СССР, и у меня загорелось желание стать моряком, и обязательно командиром, благо с семилетним образованием в довоенные годы принимали в военные училища. Подал заявление в райком комсомола, вернее мне предложил это сделать бывший в то время секретарем райкома комсомола Василий Родионов, тогда райкомы комсомола занимались подбором комсомольцев для направления их в военно-морские училища. Почему меня потянуло на военную службу? Обстановка в мире была сложная, то в одном, то в другом пункте земного шара вспыхивали конфликты. Напряженно жила и наша страна: в 1938 году бои с японски­ми милитаристами на озере Хасан, в 1939 году - на реке Хал-Хингол, в 1939 - 1940 г.г. война с Финляндией, еще раньше война в Абиссинии - Испания, Мюнхенский сговор и пр. и пр.

Я не очень разбирался в политике, в её тонкостях, но из всех чувств, мыслей и стремлений, которые владели мною, сильнейшим было одно - быть там, где трудно, где опасно. Хотелось чтобы мною восхища­лись, что вот, мол деревенский парень, сын крестьянина Василиванов Володька (у нас в деревне всех называли по имени отца или матери, или по прозвищу: Василиванов, вместо Круглое, Акулинина, вместо Карасевой, Ванька Огородников -настоящая фамилия Селифонов и т.д., учится на командира. Сейчас этим уже никого не удивишь. Теперь подавляющее чи­сло студентов ВУЗов страны, в том числе и высших военных учебных за­ведений, из крестьянских и рабочих семей.

Тайком от родителей, думал порадовать их, летом 1939 года я деревенский парнишка, по путевке райкома комсомола я предстал в Москве перед мандатной комиссией, вступительных экзаменов не сдавали, чтобы стать курсантом военно-морского училища. Райком комсомола меня реко­мендовал, дал путевку и он же меня подвел. По халатности или невнимательности исполнителей не было внесено в мою учетную карточку из­менение об образовании. В комсомол я вступил в 1936 году, имея образование 5 классов, а ко времени поступления в училище я уже закончил 7 классов, что не нашло отражения в делах комсомольских. До сих пор, как укор, стоят в памяти слова лысого, с суровым взглядом из под оч­ков капитана 1-го ранга, видимо председателя мандатной комиссии «Армии и Флоту безграмотные люди не нужны". Он же не знал моих способностей, так как по путевке комсомола в училище зачислялись без экза­менов. Я же не мог доказать свое действительное образование, докумен­тов с собой не было. Комиссия работала в Москве, а поезда в то время в Ново-Петровское ходили один раз в сутки: утром в Москву, вечером из Москвы. Стало быть, повторно мог приехать только на второй день, да и нужды в этом не было, выбор у них был большой и со мной никто не хо­тел разговаривать. Молодёжь была патриотически настроенной, шла слу­жить с охотой.

После неудачи, постигшей меня с поступлением в военно-морское училище, я вновь с головой ушел в работу, теперь уже в новом качестве. Я был переведен на должность заведующего Райбюросоюзпечати все
в той же Ново-Петровской конторе связи Московской области. Поначалу
было трудно, новая работа, большая общественная нагрузка тоже новая, был избран председателем рабочего комитета профессионального
союза работников связи, новые отношения с людьми. Пересиливая себя,
постепенно втянулся. Эта работа меня захватила полностью: работа с
общественными распространителями печати, с активом района. Я заведующий Райбюросоюзпечати, председатель рабочкома, секретарь комитета
комсомола. Коммунисты первичной партийной организации райконторы связи рекомендуют и готовят меня для вступления кандидатом в члены БКП(б). Готовлюсь для вступления в партию. Принят первичной партийной организацией, а райком партии отказал по политическим мотивам в приёме кандидатом в члены ВКП(б). Что за мотивы? Точно не помню в феврале или марте I940 года были назначены выборы в местные Советы депутатов трудящихся. Я активный агитатор по выборам. В нашем, Ново-Петровском районе, выходила газета «Колхозная жизнь", и вот в разгар избирательной компании выходит газета на первой странице которой заглавными буквами по вине наборщиков и корректора типографии, было напечатано «Избирательная компания качалась", вместо «началась». Эта газета большим тиражом пошла подписчикам, а в районе было одиннадцать агентств связи и один киоск союзпечать. В эти агентства связи и киоск союзпечать была направлена газета для доставки подписчикам и розничной продажи. Правда до подписчиков дошло небольшое количество, которые были изъяты, а вот кому была продана газета розничной прода­жей, установить было трудно. Меня обвинили только в том, что я не чи­тая газеты, разрешил её продавать и доставлять подписчикам. Вины мо­ей здесь нет. Однако при приёме кандидатом в члены ВКП(б) упрек мне сделали, доказательства, что в таком случае я должен читать и все поступающие к нам центральные газеты, во внимание не брались и комментарии по этому вопросу были излишни. Особенно на мою политическую

близорукость уповал уполномоченный НКВД.

Мне часто приходилось выступать перед своими сверстниками, совсем молодыми ребятами и девчонками, только начинающими свой жизненный путь. И каждый раз думал: пригодится ли кому-нибудь мой небогатый жизненный опыт. Рассказывать приходилось об индустриализации страны, коллективизации сельского хозяйства, о стройках первых пятилеток, о товарищах , о тех кто сражался на озере Хасан, реке Хал-Хингол, вто­рой мировой войне, её начале. Вначале получалось очень плохо, или вообще не получалось выходить на трибуну и говорить перед большой ау­диторией. Постепенно освоился, и что очень важно, оказанное доверие поставили меня перед необходимостью по-новому осмыслить свое место в жизни, свое отношение к людям, а это не так просто сделать, когда те­бе нет еще и 20 лет.

Ко мне как председателю рабочкома и секретарю комитета комсомо­ла часто заходили люди, делились своими мыслями, я всех выслушивал, старался помочь словом и делом. У нас хорошо была поставлена комсомольская работа: спорт, военная игра, кружок текущей политики, худо­жественная самодеятельность. Плюс к этому почти все учились, кто в школе рабочей молодёжи, кто в техникумах и ВУЗах. К знаниям тянулись почти все, с кем я был близок по производственной и общественной работе, и все начали рано работать. Нелегко было после работы садиться за конспекты, готовиться к очередному занятию, а еще общественная работа, погулять хотелось, годы-то молодые. Но в учебе мы видели пер­спективу, цель. А когда ясно видишь перед собой цель, трудности отступают. Так работал, учился, занимался общественными делами. Время было такое: молодые и минуты не проводили попусту, старались исполь­зовать все свободное время для учебы, самосовершенствования, физичес­кой закалки, приобретения полезных навыков.

Конечно, без совета, постоянной помощи не обходилось. В памяти моей навсегда остались начальник конторы связи Измайлков Николай Петрович. Он пришел к нам в 1936 году после демобилизации из Красной Армии, в звании заместителя политрука. Как-то я привязался к нему и даже увязался за ним, не пропускал ни одного его слова. Мы с ним по­дружились, несмотря на возрастную разницу. Подружился я и секретарем Ново-Петровского райкома комсомола Василием Родионовым, с редактором радиовещания Настей Хрусталевой и многими другими работниками район­ного звена. Друзья мои, наставники научили меня грамоте, дали рекомендацию в комсомол, помогли овладеть искусством трудиться. Если го­ворить откровенно, то мне всю жизнь везло на хороших людей.

Много было и непонятного. Когда я стал заведующим райбюросоюз-печати, то по роду работы, мне пришлось чаще обращаться в партийные органы, общаться с партийными, советскими и хозяйственными руководителями района. И когда по утрам, придя на работу, слышал что сегодня ночью «взяли того-то» и за «то-то», верил сверх патриотам, которые утверждали что «всех пересажать надо». В 1938 году так взяли директора машинотракторной станции Павленко, я хорошо знал его сына, ко­торый учился в 10 классе Ново-Петровской средней школы и конечно был отчислен из школы, как сын врага народа. Арестовали Главврача Ново-Петровской больницы и др. Эти «взятые», без суда и следствия, бесследно исчезли.

В годы коллективизации из моей родной деревни Устиново раскулачили три семьи, вернее обезглавили три семьи. Семьи оставили, а глав семей изолировали. Из трех арестованных действительным негодяем был только один - Виноградов Иван Иванович, он то и не исчез, в его защиту, и по изволению из мест заключения, а затем на состоявшемся суде в качестве защитника своего отца, выступил, подвизавшийся в адвакатуре, сын тоже Иван Иванович, и подлинный враг народа был реабилитирован судом. В годы аккупации нашей территории немецко-фашистс­кими войсками Виноградов И.И. стал старостой.

Теперь, когда я познал жизнь, много открылось по иному. Теперь я могу смело сказать: в те годы каждого умного человека подозревали и особенно если этот умный человек находился на высокой должности и имел своё собственное мнение.