icon-rss-large

Добро пожаловать в Семейную реликвию! | Регистрация или Вход

 |

Подписаться на RSS


Самый старый Герой. Матвей Кузьмич. История первая.

Опубликовано 29.03.2024, автор Гость

  "Вопрос о душе человеческой зело сложен. Она бесценна в глазах Божиих. За каждую нашу душу пострадал на Кресте сам Господь. В Евангелии от Марка говорится: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мк.8. 36–37). Мы, христиане, не убегаем от мира. Но мы хотим, чтобы мир стал духовен и нравственен. А в отношении Второй мировой войны скажу так – да, мы победили врага чудом. И здесь, конечно же, можно говорить о гении Жукова, Рокоссовского, Ватутина или Василевского. Это все верно. Но главное здесь было то, что победили мы, прежде всего, силой духа." Ветеран войны. Протоиерей Михаил Ходанов.
     Души целого народа прошли чрез горнило страшной войны. Скоро 9 Мая. День, который в великой радости каждый человек  встречал. Мы потомки тех людей. У каждого своя история. Но мы давно уже не те люди. Над нами довлеет мирское и материальное. Забота о том, как бы отдохнуть, да что бы купить. Мы опять уходим от Него. Ну да ладно. Каждый человек волен в выборе. А сегодня я хочу рассказать четыре истории. Многие их слышали. Поэтому просто напомню. Целый год вынашивал эту идею. И теперь - первый рассказ.
     Московское метро. Особый ритм. Видишь лишь табличку в направлении следующей станции или выхода. И, оказавшись на станции "Партизанской", пробегаешь мимо скульптуры сурового деда с большой дубиной. Это Матвей Кузьмич Кузьмин.

Об этом подвиге не хочу рассказывать кратко и своими словами. Почти сразу о его подвиге рассказал военный корреспондент Борис Полевой. Им же был написан очерк под названием "Последний день Матвея Кузьмина".

   Матвей Кузьмин жил в маленькой ветхой избенке, одиноко стоявшей на опушке леса, редко показывался на люди, был угрюм, неразговорчив и любил с собакой, с допотопным ружьишком за плечами в одиночку бродить по лесам и болотам. А весной, когда на деревьях набухали почки и над посиневшими крупичатыми снегами на лесных проталинах начинали токовать глухари, он заколачивал дверь избенки и с внучонком Васей, сиротой, жившим у него, уходил на далекое лесное озеро и пропадал на целые недели.
    Колхозники не то чтобы не любили, а как-то не понимали и сторонились его: кто знает, что на уме у человека, который чурается людей, молчит и бродит по лесам неведомо где? Да и охотничья страсть издавна не каждым уважается в деревне. Впрочем, он исправно исполнял в колхозе обязанности сторожа, и хотя перевалило ему уже за восемьдесят, не было в районе человека, который рискнул бы днем или ночью покуситься на добро, охраняемое дедом Матвеем и его лохматым и свирепым Шариком.
Когда военная беда докатилась до озерного Великолукского края и в колхозе "Рассвет" стал на постой лыжный батальон расположившейся в округе немецкой горнострелковой дивизии, командир батальона, которому кто-то рассказал о мрачном, нелюдимом старике, решил, что лучшего человека в старосты ему не найти.

   Матвея Кузьмина вызвали в комендатуру, разместившуюся в новом домике колхозного правления. Ему поднесли стакан немецкой водки и предложили тост. Старик поблагодарил, от угощения отказался, посетовав на нездоровье, и должность старосты не принял, сославшись на годы, глухоту и недуги.
    Его оставили в покое и даже вернули ему в знак особого расположения старое ружьишко, которое он было сдал по приказу коменданта.
   Вспомнили немцы о Кузьмине ранней весной, когда стянули в этот озерный край силы для наступления. Дивизия горных стрелков передвинулась к передовым. Батальону, квартировавшему в колхозе "Рассвет", предстояло без боя лесами и болотами просочиться в расположение советских войск и с тыла атаковать передовые заставы части генерала Горбунова. Понадобился проводник, который хорошо знал бы лесные тропы. А кому они могли быть лучше известны, чем деду Матвею?
Старика привели к командиру батальона, и предложил ему офицер ночью, скрытно провести их в тыл советских огневых позиций. За отказ посулил расстрел, а за выполнение задания - денег, муки, керосину, а главное, мечту охотника - двустволку знаменитой немецкой марки "Три кольца".

   Матвей Кузьмин молча стоял перед офицером, комкая мохнатую и драную баранью шапку. Взглядом знатока посматривал он на ружье, отливавшее на солнце жемчужной матовостью воронения. Офицер нетерпеливо барабанил по столу костяшками пальцев. От этого хмурого, непонятного человека зависела его судьба, судьба батальона, а может быть, и результат всей, с такой тщательностью подготовлявшейся операции. И вот теперь, следя за жадными взглядами, которые охотник бросал на ружье, офицер старался понять, что думает сейчас этот старый, угрюмый лесной человек.
- Хорошее ружьецо, - сказал наконец Кузьмин, погладив ствол заскорузлой ладонью, и, покосившись на офицера, спросил: - И деньжонок прибавляешь, ваше благородие?
- О-ю-о! - обрадованно воскликнул офицер. - Переведите ему, он деловой человек. Это хорошо. Скажите ему: немецкое командование уважает деловых людей. Переведите: немецкое командование не жалеет денег тому, кто ему верно служит.
Офицер торжествовал: найден надежный проводник. Но даже не это было для него самым важным. За пять месяцев, проведенных им в хмурых, холодных лесах, куда он попал со своим батальоном из солнечной и веселой даже в своей беде Франции, он начал как-то инстинктивно бояться этих, не понятных ему советских людей, этой хмурой, коварной природы, этих пустынных лесных просторов, где каждый сугроб, каждый куст, каждый пень мог неожиданно выстрелить, где даже в глубоком тылу, далеко от фронта, приходилось ложиться спать не раздеваясь и класть под подушку револьвер со взведенным курком.
Но деньги, деньги! Оказывается, даже здесь, у этих странных фанатиков, которые при виде наступающего врага сами сжигают свои дома, деньги имеют силу. Как испытующе смотрит на него этот старый человек, старающийся, должно быть, понять, не обманывают ли его, заплатят ли ему!
- Скажите ему, что его услуга будет щедро вознаграждена, предложите ему тысячу рублей,- торопливо добавил офицер.
Старик выслушал перевод, долго смотрел на офицера тяжелым взглядом из-под изжелта-серых кустистых бровей и, подумав, ответил:
- Мало. Дешево купить хотите.
- Ну, полторы, ну, две тысячи.
- Половину вперед, ваше благородие.
Посовещавшись с переводчиком, офицер тщательно отсчитал бумажки. Старик сгреб их со стола своей широкой, жилистой, узловатой рукой и небрежно сунул за подкладку шапки:
- Ладно. Поведу вас тайными тропами, какие, окромя меня, только волки знают. Скажите точно, куда выйти надо.
Ему назвали пункт, хотели показать на карте.
- Так знаю. Ходил туда лис гонять. Выведу к утру... Только с ружьишком-то не обмани, ваше благородие.
Видели колхозники, как шел он домой из офицерской квартиры, по обыкновению своему, молчаливый, замкнутый, ни на кого не глядя, усмехаясь в бороду. На брань, шепотом посылаемую ему в спину, отвечал мрачной ухмылкой, а когда дюжий парень, бывший колхозный счетовод, догнал его и посулил красного петуха за якшание с немцами, он только буркнул, не оборачиваясь:
- Поди матери скажи, чтоб нос тебе утерла.
     Видели колхозники, издали следившие за избенкой Матвея, как через полчаса сбежал с крыльца внучонок Кузьмина Вася с холщевой сумкой за плечами, как скрылся он в кустах на лесной опушке, сопровождаемый Шариком, как вынес потом на улицу старик свои широкие, подбитые мехом охотничьи лыжи и как стал их натирать медвежьим салом, поглядывая на окна избы, где жил немецкий офицер, уже мерцавшие белесыми огнями в метельных сумерках.
     А немцы между тем готовились к выступлению. Офицер сидел у стола и при мертвенном свете карбидной лампочки дописывал старое письмо своему брату Вильгельму, работавшему инженером на оптическом заводе где-то в Саксонии.
"Милый Вилли, - писал он,- вот уже месяц, как я начал это письмо и все не могу его кончить. Не потому, что у меня не хватает времени. Нет! Времени больше чем достаточно. Последние месяцы, чтобы убить время, мы, сидя в этих проклятых лесах, повторяли все одни и те же дурацкие учения, которые нам никогда не пригодятся, так как эти русские перевернули войну с ног на голову и воюют без всяких правил. Просто сегодня мы выступаем, и я хочу кончить это письмо до того, как снова испытаю судьбу...
     ...Поздравь меня: я сегодня, кажется, одержал большую и, признаюсь, неожиданную победу. Я нашел ключ к этой проклятой загадочной русской душе, которая доставляет нам столько хлопот. Ничего нового, дорогой брат, это старый, добрый ключ, который открывал нам сердца во всей Европе. Денежки, мой милый, обычные, умело преподнесенные денежки, которые, к сожалению, в этой стране мы мало предлагаем, полагая, что эти советские русские - народ особенный и что тут убедительнее звучат автоматы молодцов господина Г. Ты помнишь, я тебе писал в январе о местном патриархе-охотнике, с внешностью короля Лира, с каким-то собачьим именем, которое я никак не могу запомнить (чорт бы побрал эти русские имена!). Сегодня я проэкспериментировал на нем, и представь себе, дорогой Вилли, эксперимент блестяще удался. Для виду поколебавшись, он согласился доставить нас сегодня... Ну вот, Курт уже докладывает мне, что батальон готов выступать. Прощай, любимый брат, обнимаю тебя, как прежде, а письмо, видимо, придется дописать в другой раз..."
     Когда стемнело, горнострелковый батальон на лыжах, в полном вооружении, с пулеметами на саночках, вышел из деревни и, свернув с большой дороги, стал втягиваться в лес.
     Впереди размашистым, охотничьим шагом скользил на своих самодельных широких лыжах Матвей Кузьмин. Тьма сгущалась. Сеяло сухим, шелестящим снежком, и скоро мгла так уплотнилась, что лыжники стали видеть только спину впереди идущего. Старик вел немцев прямо по целине.
     Всю ночь отряд шел по сугробам, по нехоженному насту, тянулся по оврагам, по руслам замерзших лесных ручьев, проламывался сквозь кустарник. Офицер, следивший за маршем по компасу, много раз останавливал шедшего впереди Матвея и через переводчика спрашивал, почему дорога так петляет и скоро ли конец пути. Матвей неизменно отвечал:
- Шоссеек в лесу нету... Обожди, ваше благородие, к утру будем,- и напоминал о ружье.
     Постепенно теряя силы под тяжестью оружия и боеприпасов, тащились немецкие стрелки громадным, вековым лесом. В потемках они натыкались на деревья, цеплялись за кусты, наступали друг другу на лыжи, падали, поднимались, и им начинало казаться, что этот невидимый лес, тихо и грозно шумящий в ночном мраке, нарочно подбрасывает им под ноги эти сугробы, цепляется за одежду когтями кустов, расставляет на пути деревья. Окрики ефрейторов уже не могли собрать измученной, растянувшейся колонны.
     Когда забрезжил желтый морозный рассвет, авангард отряда вышел, наконец, на опушку и остановился на поляне перед глубоким, поросшим кустарником оврагом.
- Ну, кажись, пришли. Матвей Кузьмин свое дело знает,- сказал старик.
     Он снял с головы шапку и вытер ею вспотевшую лысину.
     И пока измученные офицеры нервно курили, сидя прямо на снегу, с трудом держа сигареты в окостеневших, дрожащих пальцах, пока ефрейторы гортанными криками выгоняли на поляну последних отставших стрелков в грязных, изорванных в дороге маскхалатах, Матвей Кузьмин, стоя на пригорке, улыбаясь, смотрел на розовое солнышко, поднимавшееся над заискрившимися, засверкавшими снежными полями. Не скрывая усмешки, косился он на немцев. Утро было морозное, тихое. С хрустом оседал под лыжами наст. Звучно чирикали в кустах ольшаника солидные красногрудые снегири, деловито лущившие маленькие черные шишки. Где-то совсем рядом тявкнула собака.
- Матвей Кузьмин свое дело знает,- повторил старик.
     Торжествующая улыбка выскользнула из-под зарослей бороды, разбежалась лучиками морщин, осветила его хмурое лицо.
И вдруг тишина была распорота сухим треском пулеметных очередей. Взвизгнули пули, взбивая под слюдой наста острые фонтанчики снега. Эхо упругими раскатами пошло по лесу. С шелестом посыпался иней с потревоженных ветвей.
Пулеметы били совсем рядом, почти в упор. Лыжники, не успев даже сообразить, в чем дело, оседали на наст со страхом и недоумением на лицах. А пулеметы строчили, строчили, пороли и пороли снежную равнину, огнем своим сжимая колонну с двух сторон.
     Опомнившись, немцы бросились в лес, но уже и там, за кустами сердито рокотали автоматы...
     Солдаты, бросив лыжи, с криками ужаса метались по поляне, увязая в сухом снегу. Сверкающий наст покрывался грязными комьями маскировочных халатов. Опомнившись, офицер бросился к старику.
     Матвей Кузьмин стоял на холмике с обнаженной головой. Его было видно издалека. Ветер трепал его бороду, развевал седые волосы, обрамлявшие лысину. Глаза его, сузившиеся, помолодевшие, насмешливо сверкали из-под дремучих бровей. Он торжествующе следил за тем, как стадом овец, даже не пытаясь обороняться, метались немцы.
     У офицера волосы шевельнулись под материей трикотажного подшлемника. Мгновение он с каким-то мистическим ужасом смотрел на этого лесного человека, со спокойным торжеством стоявшего среди поляны, по которой гуляла смерть. Потом нервным рывком выхватил парабеллум и навел его в лоб старику.
     Матвей Кузьмин усмехнулся ему в лицо издевательски и бесстрашно:
- Хотел купить старого Матвея?.. По себе о людях судишь, фашист!
     Старик вырвал из подкладки треуха сотенные бумажки и, бросив их в офицера, предварительно отвернулся от наведенного на него пистолета. Он заметил, что пулеметчики боятся его зацепить и не стреляют в сторону пригорка, на котором он стоял. Немцы тоже заметили это и старались бежать к лесу, прикрываясь пригорком. Некоторые из них, преодолевая последние сугробы, были уже близко к спасительной опушке.
     Матвей Кузьмин взмахнул мохнатой шапкой и крикнул что было силы:
- Сынки! Не жалей Матвея, секи их хлеще, чтоб ни одна гадюка не уползла! Матвей...
     Не договорив, он охнул и стал медленно оседать на землю, сраженный пулей немецкого офицера. Но и тому не удалось уйти. Не сделав и двух шагов, он упал, подрубленный пулеметной очередью.
     А в овраге уже возникло и, нарастая, катилось по полю "ура". Через отполированную ветрами кромку оврага перескакивали автоматчики. Стреляя на ходу, бежали они по поляне, преследуя немцев, посылая им вдогонку веера пуль, настигали, валили на снег, обезоруживали и бежали дальше, в покрытый снежной пеной лес, по следам, оставленным на насте. Вместе с автоматчиками бежал Вася Кузьмин,, внучонок старого охотника, которого тот послал через фронт предупредить своих о готовящемся прорыве. В ногах у наступающих бойцов, захлебываясь злобным лаем, катился, проваливаясь в глубоком снегу, лохматый Шарик. Вдруг он застыл, недоуменно подняв уши. И грохот боя, гулко раздававшийся в лесу, прорезал тоскливый, протяжный вой.
     Так прожил последний день своей долгой жизни Матвей Кузьмин, колхозник из сельхозартели "Рассвет", что под Великими Луками, славящейся сейчас своими льнами.
     Его похоронили на высоком берегу Ловати, похоронили, как офицера, с воинскими почестями, дав три залпа над снежной могилой.
     В тот же вечер начальник дивизионной разведки, разбирая документы убитых врагов, прочел недописанное письмо немецкого офицера, которое так и не получил инженер Вильгельм Штайн из Саксонии.

   На этом бы и всё, но живы многочисленные родственники Матвея Кузьмича. И этот рассказ из Российской газеты посчитал нужным пересказать.
"Спасибо Полевому за легенду..."
    Потомки 83-летнего Матвея Кузьмина рассказали правду о гибели своего деда-героя.
Идею - пройти тропой Матвея Кузьмина - поддержали его немолодые внучки Валентина Ивановна Пугачева и Любовь Васильевна Изотова, правнук Сергей Кузьмин и его семилетний сын Матвейка, праправнук Героя. Примчались к месту встречи Миша с Ирой - дальние родственники...
     Мы выехали из Великих Лук. И через несколько минут оказались в феврале 1942 года.

   Куракино. Сейчас это по сути пригород Великих Лук. А до войны у Кузьминых здесь был приличный надел земли.
Дед Матвей вызвался сам проводить гитлеровцев. Только успел шепнуть сыну Васе, чтоб наших предупредил...
- На этом месте стоял наш дом, но он сгорел во время войны, - внучка Валентина Ивановна, опираясь на палочку, ведет нас по улице. - Борис Полевой написал, что дед был охотником, но это не так. Он из семьи плотника, его отец надорвался и умер, когда Матвейке исполнилось семь лет. И отцовский напарник взял его в ученики. Это мне мать рассказывала.

   По этой улице в феврале 1942 года куракинцы спешно уходили в соседнее Першино - немцы были уже близко, поступил приказ эвакуироваться. Матвей Кузьмин со своей немаленькой семьей - шесть сыновей и две дочери - не успел вывезти все пожитки и вечером с сыном, взяв саночки, вернулся домой.
- Вот на этой дороге немецкий отряд их и застукал, - вступает в разговор внучка Любовь Васильевна. - Вася, мой папа, мне рассказывал, что сначала немцы взяли его, хотели, чтоб он их в тыл к нашим провел. Отцу было в ту пору 33 года, он уже четверых детей имел, и от армии у него была бронь, поскольку его оставили ремонтно-вагонный завод эвакуировать. Но дед схитрил, покрутил пальцем у виска, мол, сын-то у меня дурачок, потому и не в армии. И вызвался сам гитлеровцев проводить. Только успел шепнуть Васе, чтоб наших предупредил. Кстати, у Бориса Полевого Вася почему-то был представлен как 11-летний внук Матвея. Может, потому что роста маленького...
     Перед поездкой я перечитал очерк Бориса Полевого в "Правде" и его рассказ для школьников. Там много ярких подробностей: и как отвели немцы Матвея Кузьмина в комендатуру, и как поили водкой, и как обещали ружье в награду.
- Спасибо Полевому за то, что прославил деда, - словно извиняясь, говорит Валентина Ивановна. - Но получилось, что вокруг его подвига столько напридумано.

   Мы не будем спустя 75 лет опровергать колоритные детали из репортажа фронтового корреспондента. Не в них правда о последнем бое Матвея Кузьмина. Деревенская улица круто уходит в горку - дальше околица.
- Вот этой дорогой он их и повел, - показывает внучка.
Раньше здесь стоял лес, после войны его вырубили под стройку, потом сделали запруду. Не сыскать уже голгофы деда Матвея...
- Да никто и не знает, какими тропами он их всю ночь водил, ведь тут напрямую-то всего километров шесть, - говорит Валентина Ивановна. - Давайте сразу проедем к месту боя, там памятник стоит.
     По улице Матвея Кузьмина мимо магазина "У Кузьмича", мимо школы, которая носит имя Героя... На Малкинской высотке неутомимая Валентина Ивановна, проваливаясь по щиколотку в снег, идет к краю оврага:
- Даже сейчас здесь можно остатки окопов разглядеть. В них наши и ждали немцев. А дед специально их долго по лесу водил, боялся, что Вася не успеет предупредить... Бой был ужасный. В одних материалах написано, что наши 50 гитлеровцев убили, в других - 250...
- Когда семье сказали, что деда убили, Вася с братом вечером того же дня поехали с саночками за телом, - продолжает внучка. - Оказалось, что кто-то уже снял с Матвея валенки. Полевой написал, что он участвовал в торжественных похоронах с оружейными залпами. Но не было этого. Дед до весны пролежал в большом деревянном ящике, присыпанный снегом, во дворе у себя в Куракино. Мама мне рассказывала, что я все время норовила заглянуть туда, а она меня стращала, что дед может к себе затянуть. Здесь же, во дворе, и похоронили его весной. И только в 53-м году прах перенесли на братское кладбище в Великих Луках.
Правда зачастую не так пафосна, как это видится беллетристам. Она жестче.
     И она величественнее.
     В музее Лычёвской школы, посвященном Матвею Кузьмину, накрыт стол с чаем и сушками. К нам присоединяются правнучка Героя, учитель физики Наталья Пугачева, краевед Вера Алексеевна Самсонова, школьники, преподаватели. Десятиклассница Лиза Симонова проводит экскурсию по стендам с фотографиями и газетными вырезками...
     Все советские третьеклассники на уроках литературы изучали рассказ Бориса Полевого "Последний день Матвея Кузьмина"...
Валентина Ивановна: "Да, и это было очень приятно, все одноклассники нас уважали. Конечно, мы тогда не понимали, что там многое приукрашено."
     Любовь Васильевна: "Сын нашего деда Алексей, военный, в 60-е годы специально заехал к Полевому, спросил его, почему он так много всего вокруг подвига деда навыдумывал. Тот ответил, что это не документалистика, а художественное произведение, и он имеет право излагать, как ему захочется. Наверное, он прав. Только вот эти художества стали тиражироваться как истинные факты."
     Наташа: "Праправнучка Аня, которая живет в Питере, писала школьное сочинение про войну, рассказала о своем прапрадеде. Так ее отругали за то, что переписывает рассказы из Интернета."
     - А находились такие, кто под сурдинку ставил под сомнение сам подвиг вашего деда? Как это было в известной дискуссии о героях-панфиловцах...
     Любовь Васильевна: "Был такой по фамилии Новиков, односельчанин. Всюду писал, что дед - враг народа и что никакого подвига не было. А потом выяснилось, что этот Новиков сам был полицаем..."
     В московском метро на станции "Партизанская" есть скульптура, посвященная Матвею Кузьмину...

   Наташа: "Да, это работа известного скульптора Матвея Манизера. Хотя дед на себя совсем не похож. Говорят, что это образ собирательный и раньше скульптура была безымянной. Я хотела добиться, чтоб табличку повесили. Они и без меня вскоре повесили. Только там опять чьи-то фантазии: написано, что Матвей Кузьмин повторил подвиг Ивана Сусанина в битве за Москву. Только где Москва, а где мы..."

От советского информбюро.

83-летний Матвей Кузьмич Кузьмин 14 февраля 1942 года в районе Малкинских высот (несколько километров от Великих Лук) повторил подвиг Ивана Сусанина, выведя батальон 1-й горнострелковой дивизии немцев на засаду наших войск. В ходе боя большинство фашистов было уничтожено, остальные взяты в плен. Проводник погиб. 24 февраля 1942 года о подвиге Матвея Кузьмина сообщило Совинформбюро. А через два дня о нем написал корреспондент "Правды" Борис Полевой, позднее в своих мемуарах утверждавший, что он присутствовал на похоронах Кузьмина сразу после боя. 9 мая 1965 года Матвею Кузьмину посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Он стал старшим по возрасту Героем в истории Великой Отечественной войны.
     Правнучка Наталья Пугачева:
- Случайно узнала из газет, что на Дальнем Востоке есть рыболовецкий траулер "Матвей Кузьмин". Сделала запрос в Интернете: не списан ли он уже в металлолом. Так мне один мужчина рассказал, что все в порядке, в кают-компании висит портрет деда с описанием его подвига. И кто-то из наших родственников, разбросанных по всему свету, каждый год 9 Мая приносит на траулер цветы.
     Здесь, за семейным чаепитием в маленьком школьном музее, открывается простая истина о правде войны: это нужно не мертвым, это нужно живым. В 1965 году, когда Матвею Кузьмину присвоили звание Героя, у него было 36 внуков и правнуков.
Более ста советских людей повторили подвиг костромского крестьянина Ивана Сусанина, который в ХVII веке завел в непроходимые леса польско-литовский отряд.
     В феврале 1942 года колхозник Иван Иванов из Серебряно-Прудского района Подмосковья направил гитлеровцев в глухой лес, откуда они не сумели выбраться. Посмертно награжден орденом Отечественной войны II степени.
     Лесник Савелий Угольников зимой 1941/42 годов в Бельских лесах вывел немцев на минное поле. Такой же подвиг совершил в декабре 1941 года житель деревни Мухарево Псковской области Михаил Семенов.
     Селянин Яков Доровских из села Вязноватовка Воронежской области в феврале 1943 года направил отступавший немецкий полк с тяжелыми орудиями по непроезжей дороге, где тот попал под налет нашей авиации. Во время наступившей паники Якову удалось скрыться.

Ссылка на источник: https://kirlish.livejournal.com/77675.html